Книга Что скрывает снег - Юлия Михалева

Впрочем, говоря откровенно, не забыл Софийский и оскорбление, нанесенное ему сообщницей беглецов. При единой мысли о гнусном проступке гнев перехватывал дыхание.

Уже недолго оставалось ждать в тишине, в полумраке привычных, неэлектрических, свечей в канделябрах. Скоро рассвет, и безмолвие рассеется. Оставшаяся прислуга - прачки да кухарки - молчать не станет, а вести по городу разносятся быстро.

С утра в резиденцию бесконечным потоком потянутся люди. И те, кто почти каждый вечер ужинал, оставаясь на запретный вист, и те, от кого Софийский принимал отчетности да доклады, и те, кого генерал-губернатор ни разу не видел. Почти все жители города явятся сегодня с визитом - не по зову сердца, а по велению долга да обычая. Только до сих пор не найденный Васька не придет. Но Вера о том уже не узнает.

Софийский откинулся в кресле. Спина совсем затекла, но он не решался встать и промяться, как будто боясь своим движением нарушить вечный покой.

До чего же вышло досадно: с минуты, когда Вере стало хуже, Софийский не спускал с нее глаз. Лишь накануне - в ту самую ночь, которая сейчас истекала - задремал у постели. Спал недолго, но ему успело присниться, как его люди вынимали из стены резиденции невесть откуда взявшееся бревно. Проснулся генерал с тяжестью на душе, и, не открывая глаз, перекрестился: скверный сон, вещавший о неминуемой смерти. Еще в далеком детстве о том поведала нянька, и с тех пор видение не раз оказывалось правдивым...

Затем Софийский посмотрел на Веру, и понял, что она ушла. Ушла навсегда, а он с ней не попрощался.

Умерла без покаяния и причащения, а ведь так этого боялась.

Приходя в себя, Вера просила привести не только сына, но и духовника - и генерал-губернатор изо всех сил пытался выполнить ее пожелание. Однако, как не рыскали его люди по городу день и ночь, отца Георгия не нашли. Как и Васька, священник сгинул, не оставив следа, а посылать за другим попом в ближайший город уже не имело смысла. Даже Петр по такому снегу не смог бы проделать путь в одну сторону быстрее, чем за неделю.

Кто теперь отчитает Веру? Кто проводит в последний путь? Шаманка местных нанаев?

Между тем, в комнате уже возникли языческие приметы: простыни скрыли зеркала, на узком подоконнике появилась чашка с водой. Совсем скоро Веру поднимут и уложат, утвердив под головой подушку, прямо на стол в просторной гостиной - столь огромной, что в ней одной целиком бы уместился переселенческий домишко. Затем нужно будет велеть изготовить гроб...

- Верочка... как же это могло случиться?

Кто знает, что вышло бы, если бы тысячу раз проклятый доктор не запил - и не пропал в итоге, как и все остальные? Возможно, он бы и смог вернуть жену на ноги.

- Вышлю из города! - вслух поклялся генерал-губернатор, хотя в душе и сознавал, что, во-первых, дальше солнца не сошлешь, во-вторых, замена вскоре тоже сопьется... А в-третьих, кто знает - может и доктор тоже лежит сейчас где-то с полуотрезанной головой?

Наступала суббота - а еще в понедельник жена была совершенно здорова, весела и приветлива. Заразительно смеялась над шутками, с хорошим аппетитом - не чета фальшивым петербурженкам - ела за ужином... И вдруг ей в одночасье подурнело. Отчего? От несвежей пищи? Но не только Софийский, отличавшийся крепким желудком, а и гости не жаловались на несварение. Холера? Опять же, более никто не выказывал признаков нездоровья, да и не ходит сия зараза в такие морозы. Внутренняя худоба? Однако прежде Вера не жаловалась.

Но тогда что же всего за несколько дней свело в могилу здоровую, крепкую женщину, лишь шестью годами ранее разменявшую четвертый десяток?

Что-то тут не так.

У генерала не шла из головы одна мелочь.

Намедни, когда Вера еще жила, его внимание привлек Гидка-нанайка, которого Петр притащил в подарок из набега на местное поселение (Софийский смотрел на такие забавы сквозь пальцы).

Мальчишка, хоть и не робкий, в отличие от крестьянских сынов, обычно не переходил границ дерзости. Вчера же он это сделал: подкравшись к Софийскому украдкой, потянул за полу кителя. Поймав взгляд генерала, Гидка ткнул пальцем в Веру, затем указал на раскидистое дерево гибискуса в кадке. Потом засунул палец в свой открытый рот, искривился и упал.

Софийский и прежде наблюдал, как Гидка общался жестами. Однако судя по тому, как он реагировал на ответные реплики солдат, генерал понял, что хитрый нанайка немного выучился понимать по-русски, и лишь из упрямства не говорил.

- Съела цветок? Что за нелепица, - раздраженно отмахнулся Софийский, но Гидка снова схватился за него. Он вновь указал на растение, затем опять искривился, засунул большие пальцы в рот и сделал вид, что его тошнит.

- Ты думаешь, она съела что-то плохое. Быть может, ты и прав, - ответил генерал миролюбиво. В тот момент он подумал, что мальчишка - все же, еще почти совсем ребенок, хоть и нанайский - просто переживает из-за здоровья хозяйки. Вера всегда была так добра к нему - лично учила грамоте, а по весне хотела крестить.

В тот момент безмолвный монолог Гидки совершенно не показался важным. Но, как только дух Веры покинул тело, он снова и снова мелькал в голове.

Гидка хотел сказать, что Вера отравилась... А если мальчишка что-то знал? Сейчас бы Софийский с удовольствием допросил его. Но, увы, придется повременить: нанайка слыл хорошим следопытом, и Петр увез его с собой.

Впрочем, Софийский мог получить ответ на мучающий вопрос, не дожидаясь ни Гидки, ни Черноконя. Кощунственная идея, которую он поначалу с ужасом отвергал, теперь уверенно шла к победе.

Конечно, никакие отвратительные действия не воскресят Веру. Однако кто знает, что они откроют?

Софийский не хотел загадывать наперед, однако интуиция, благодаря которой он всего лишь охромел, а не улегся в землю, обманывала редко. Сейчас она шептала, что он на верном пути - и пусть себе в городе судачат.

Генерал-губернатор поднес руку к колокольчику, однако не успел прозвонить: прислуга явилась сама.

- Сергей Федорович, к вам пришли господин Романов.

- Проводи в кабинет, - отвечал Софийский. - А как проводишь - сразу иди в управу и приведи ко мне фельдшера. И всем передай, чтобы хозяйку не трогали!

***

Светало. Вздохнув, измученный фельдшер принял на грудь стопку для бодрости.

- Никак пошутить изволил господин Деникин - с него станется...

Чувашевский и не пытался приходить в сознание.

Сменив пропитанную кровью повязку на голове больного, фельдшер скатал марлю с его руки. Черные кляксы, оставленные морозом, расползлись все дальше, а те участки, которые сперва казались целыми, успели покрыться волдырями. Похоже, больше тянуть не стоило, но фельдшер не был уверен, что сумеет верно провести операцию. Живой - это все же совсем не то, что мертвый.

Может, пустить ему кровь, как давеча - супруге генерал-губернатора? Любопытно, помогло ли ей лечение.